Женщины в Византии — Википедия

Женщины в Византии играли важную роль, однако многие детали их жизни являются предметом дискуссий. Многочисленные источники (хроники, юридические тексты, агиографическая литература) рисуют картину патриархального общества Византии, в котором женщины не имели самостоятельного значения и находились в заточении в гинекее. Долгое время внимание историков привлекали только выдающиеся византийские женщины, в основном императрицы, особенно супруга императора Юстиниана I Феодора, оказавшая значительное влияние на события первой половины VI века.

Научное изучение правового и экономического положения женщин в Византии началось во второй половине XIX века и интенсивно продолжается в настоящее время. Предметом изучения являются как женщины вообще, так и связанные с ними вопросы семейного и имущественного права. Скудость сохранившихся источников приводит к разнообразным оценкам места женщин в византийском обществе. С развитием гендерных исследований в 1970-х годах существует тенденция к пересмотру ранних взглядов, согласно которым эта роль не была значительной.

Историография[править | править код]

Источники сведений[править | править код]

Как отметил в 1967 году один из пионеров современных византийских гендерных исследований Ж. Гродидье де Матон, о жизни византийских женщин известно довольно мало, поскольку невелики наши знания о византийском обществе вообще. Византийское искусство уделяло не очень много внимания повседневной жизни, светская литература появилась поздно, и вообще византийские писатели больше внимания уделяли «вечным» или государственным вопросам. Женщины в Византии, за исключением императриц, не являлись публичными персонами и редко попадали на страницы исторических хроник. Таким образом, основными источниками сведений по данному вопросу являются, прежде всего, юридические тексты, позволяющие проследить в отдельных аспектах роль женщин на протяжении всей византийской истории. Посвящённое женщинам законодательство обширно: по подсчёту английской исследовательницы Дж. Баклер, издавшей в 1929 году биографию Анны Комнины, из 242 выпущенных между 565 и 1204 годами новелл, 56 посвящены женщинам^[1]. Также ценны религиозные тексты различных жанров — проповеди, жития святых, среди которых было немало женщин, а также надгробные речи^[2].

Агиографическая литература, несмотря на её общую аскетическую установку и пропаганду полового воздержания, относилась к массовому жанру и потому, наряду с писаниями жизненного пути святых и их религиозного опыта, она содержит рассказы на различные темы, представлявшие интерес для византийского обывателя. К числу таких тем относилась и повседневная жизнь женщин. Исследователи по-разному оценивают отношение к женщинам, выраженное в литературе этого типа. Так, по мнению К. Галатариоту, в женоненавистичном и патриархальном византийском обществе религиозные идеалы отрицали у женщин не только сексуальность, но и пол. С другой стороны, проанализировавший основные агиографические сюжеты для периода с V по XII век А. П. Каждан, отметивший, что византийская житийная литература в целом благосклонна к женщинам. Так, в житии святого Мартиниана^[en] отмечается, что Бог создал как Адама, так и Еву, а впоследствии сам явился в мир посредством женщины. В рассказе об Андрее Юродивом говорится, что женщину создал не дьявол, но Бог — с целью улучшить мир, и всякий, кто желает взять себе жену, может это сделать с божьего разрешения^[3]. Агиографы признают, что женский пол слаб, но способен преодолеть свою слабость, и действовать, как мужчины. При необходимости женщины могли встать на городские стены с оружием в руках или же проявить большую стойкость, чем мужчины, перед лицом гонителей веры. Однако авторы этих произведений отделяют эти экстраординарные события от повседневной жизни женщины, которую только чрезвычайные обстоятельства могут заставить забыть скромность и выйти на улицу^[4]. Анализ сведений бытового характера, предоставляемых агиографической литературой сложен, поскольку сложно отделить реалии современной автору эпохи от его представления о том, как эти реалии выглядели в описываемое им время^[5].

Ещё несколько категорий источников представляют интерес с точки зрения изучения жизни женщин в Византии. Ряд византийских текстов был создан женщинами. Крупнейший из них — это исторический труд Анны Комнины «Алексиада», часто анализировавшийся в этом качестве. Сохранилось поэтическое наследие монахини Кассии (IX век). Известны также разнообразные хозяйственные и юридические документы, составленные женщинами^[6]. Типиконы женских монастырей ценны как источник сведений об организации заведений, созданных женщинами и для женщин. Эти уставы не создавались по образцу уставов мужских монастырей и учитывали специфику жизни монахинь. Самым подробным из них является устав монастыря Кехаритомене^[en], основанного императрицей Ириной Дукиней в XII веке и существовавшего как минимум до начала XIV века. Несколько типиконов монастырей, основанных знатными дамами, сохранилось от палеологовской эпохи. Некоторые типиконы женских монастырей были написаны мужчинами, например, около 1400 года монах Нил Дамила создал устав женского монастыря на Крите^[7].

Характеризуя совокупность сохранившихся сведений о византийских женщинах, английская исследовательница Дж. Херрин отмечает, что все эти документы несут отпечаток мужской предвзятости, выделяющей исключительно необычных, с точки зрения жителя Византии, женщин или же какие-то необычные аспекты их жизни. Источники обращают внимание преимущественно на обладательниц исключительного богатства или на родственниц императора, тогда как сведения о сельских жителях Византии, составлявших большинство населения империи, крайне скудны. Агиографические тексты ценны, но и они не дают информации о беднейших слоях общества; практически полностью утрачены записи о рождениях, смертях и браках^[8].

Византийские гендерные исследования[править | править код]

Первые работы, описывающие византийских женщин, стали появляться во второй половине XIX века. В России это были изданные в 1859—1860 годах очерки писателя и журналиста Р. В. Орбинского о супругах императоров Юстиниана I и Романа II Феодоре и Феофано, дочерях Константина VIII Зое и Феодоре^[10][11]. Согласно П. В. Безобразову, в ряде работ о византийской культуре рассматривавшего и роль женщин, «женщину <в Византии> вообще не уважали», однако практически это имело отношение только к женщинам среднего класса, то есть занимавшим общественное положение выше крестьянок, но ниже родственниц императора. Ограничившись краткими замечаниями общего характера, историк подробно остановился на трагической судьбе двух императриц эпохи иконоборчества — Ирины и блаженной Феодоры^[12]. Двенадцати императрицам посвящена первая часть «Византийских портретов» французского византиниста Ш. Диля, предисловие к которым написал П. В. Безобразов. Не ограничиваясь жизнеописанием конкретных женщин, французский историк попытался дать общее представление о жизни императриц и на примере высших и средних слоев общества показать византийскую семью и её гендерные особенности в целом^[13]. В дальнейшем регулярно появлялись и продолжают появляться в настоящее время монографии и сборники статей, посвящённые выдающимся византийским женщинам. Вопрос о том, каким образом женщины осуществляли управление империей, исследовала Дж. Херрин; она же является автором ряда монографий и статей в Оксфордском словаре Византии на гендерные темы.

Со второй половины XIX века началось исследование правовых аспектов положения византийской женщины. Примерно в то же время ценные замечания о правовом положении византийских женщин сделал известный византинист В. Г. Васильевский. Византийские корни русского семейного и брачного права исследовал А. С. Павлов. В 1909 году И. И. Соколов опубликовал работу о поводах к разводу в Византии, в которой было обращено внимание на неравноправное положение женщины в вопросах развода^[14]. В 1970-е годы появились важные работы в этом направлении. В статье Ж. Бокам (Joëlle Beaucamp) «La situation juridique de la femme à Byzance» (1977, в 1990-е годы вышла двухтомная монография «Le statut de la femme à Byzance (IVe-VIIe siècle)») были заложены основы современных представлений о правовом статусе византийских женщин, проанализированы основные источники светского и канонического права, предложена классификация налагаемых на женщин ограничений, а также выделены уникальные, по сравнению с мужчинами, права. Правовой статус женщин прослеживается также в работах советского историка Е. Э. Липшиц. В 1980-е годы византийское право, в том числе семейно-брачное право и законодательство императриц, изучали немецкие историки, такие как А. Шминк, М. Т. Фёген^[de] и Д. Зимон^[de]. Виды эротических отношений в юридических источниках рассматривал греческий учёный С. Троянос^[de]. Исследовался также вопрос о месте женщины в религиозной жизни империи и её физическом месте в храме (Р. Ф. Тафт, А.-М. Тэлбот, Дж. Л. Хаксли).

Одним из первых роли женщин в сравнении с мужчинами уделил внимание византинист и историк Церкви Н. А. Скабаланович. Согласно его взгляду, византийская женщина была «лицом, на котором держался весь семейный порядок Византии и которое всего более несло тяготы домашней жизни»^[15]. Из советских византинистов вопросам византийской семьи уделяли внимание А. П. Каждан («Византийская семья», 1969) и Г. Г. Литаврин («Как жили византийцы», 1974, 1-е изд.). Примерно в те же годы семью как часть византийской культуры исследовал немецкий византинист Х. Хунгер («Reich der neuen Mitte. Der christliche Geist der byzantinischen Kultur», 1965). Основной прогресс в византийской гендерной проблематике в 1980-е годы связан с именем А. Лаиу^[en], предметом исследований которой стали роль женщины в семье, её участие в экономической деятельности, обществе и политике, грамотности среди женщин и множество других вопросов. В тот же период ряд работ по византийской семье опубликовала Э. Патлажан^[en]. В 1990-е годы заметным явлением в византийских гендерных исследованиях стало исследование Л. Гарланд о о женщинах, оказавших влияние на историю Византии VI–начала XIII веков (Byzantine Empresses. Women and Power in Byzantium, AD 527-1204, 1999) и коллективная монография под редакцией Л. Джеймс, посвящённая гендерной истории Византии IV–XII веков (Women, men and eunuchs: gender in Byzantium, 1997). C начала 2000-х годов публикует свои работы по различным вопросам, касающимся византийских женщин, Дж. Херрин; в 2014 году вышла её монография Unrivalled Influence. Women and Empire in Byzantium.

Правовое положение[править | править код]

Общие положения[править | править код]

Законодательство, применимое к мужчинам, относилось и к женщинам, тогда как обратное утверждение не всегда верно. Византийское право, за редкими исключениями проституток и актрис, не рассматривало женщин как субъектов экономической деятельности, сосредотачиваясь на трёх основных сферах: ограничения правоспособности в некоторых сферах, установлении моральных правил и определении места женщины в семье и связанным с этим вопросам брака^[16]. Основные ограничения, накладываемые законодательством на женщин, были сформулированы ещё во времена Юстиниана I (527—565), развиты в сводах Эклоге (VIII век) и Прохироне (IX век) и интегрированы в конце IX века в законченных при Льве VI (886—912) Базиликах. Основным из них был запрет занимать какие-либо публичные должности или выполнять публичные обязанности. Особо отмечался запрет на исполнение судебных обязанностей или функций банкира. Под эти ограничения не подпадало занятие императорского престола, поскольку в юридических текстах императрица рассматривалась только как жена императора^[17]. Следующее важное ограничение касалось невозможности для женщин участия в судебном процессе, ни с целью представления своих собственных интересов, ни, тем более, интересов своих мужских родственников. Следствием этого было то, что женщины могли предстать перед судом только в ряде особо тяжёлых случаев — убийстве, оскорблении величества и других действиях против государства. Также женщины не могли быть свидетелями по завещанию^[18]. Наконец в семейном праве, женщинам, за исключением матерей и бабушек, было запрещено исполнять обязанности воспитателя или опекуна. В Базиликах это ограничение, введённое при Юстиниане, было уточнено — имелись в виду те мужские обязанности, которые женщины не могли исполнять по причине слабости своего пола. В X веке эти запреты были повторены в «Большом синопсисе» Базилик. Составленный Евстафием Ромеем^[en] в XI веке юридический сборник «Пира» запрещал женщинам быть учителями. В этом же сборнике подробно разбирался вопрос о том, в каких случаях женщина могла быть обвинена в преступлении^[19]. В противовес перечисленным случаям дискриминации, в отдельных ситуациях женщинам предоставлялась дополнительная правовая защита. Так, для них допускались исключения из принципа, согласно которому незнание законов не освобождает от ответственности. Такими исключениями, например, могли быть некоторые неочевидные случаи инцеста^{[прим. 1]}. Эти вопросы подробно разбираются в «Большом синопсисе» и «Пире». Кроме этого, законодательство защищало женщин при поручительстве перед третьими лицами, а также от принуждения к браку с опекунами^[21].

В вопросах регулирования моральной сферы несколько тем привлекали особое внимание светских и религиозных законодателей. Прежде всего это установленный при Юстиниане и зафиксированный также в сборнике канонического права того же периода «Номоканоне в XIV главах» запрет на похищение. Похититель и его соучастники могли быть подвергнуты самым разнообразным карам, начиная от отлучения от церкви и вплоть до убийства на месте преступления. Эти установления были подтверждены и уточнены (необходимо было различать похищение и совращение) в более позднем законодательстве. При императоре Романе III (1028—1034) к числу наказаний была добавлена конфискация имущества^[22]. Законодательство о запрещении сводничества и вовлечения в проституцию, в частности рабов, наиболее подробно изложено в Базиликах^[23].

Вопросы брака[править | править код]

Для всего средиземноморского региона было характерно подчинённое положение женщины. Ж. Гродидье де Матон отмечает усиление этой тенденции в Византии по сравнению с периодом Принципата, что он связывает с ориентализацией нравов общества. Это проявлялось в различных формах правового неравенства, начиная с определения дополнительных мелких обязанностей, и вплоть до откровенной несправедливости. Так, например, только вдова должна была соблюдать строгий траур в течение года. Аналогичное требование накладывалось и на супругу пропавшего солдата, которая после этого могла повторно выйти замуж только после того, как офицер поклянётся на Евангелии, что видел труп пропавшего. При этом, однако, случались коллизии, и тогда судьба «вдовы» находилась полностью в руках «воскресшего» мужа. Такое неравное положение сложилось уже ко времени Юстиниана. Другим примером является установленное при императоре Льве VI правило совершения развода в случае безумия одного из супругов — женщина должна была ждать пять лет, пока этот диагноз будет считаться доказанным, тогда как мужчина только три. В случае супружеской неверности, хотя наказание и было одинаковым для обоих супругов (вплоть до смертной казни во времена Юстиниана и отрезания носа или лишения глаза в более поздний период), муж мог отказаться впустить неверную жену в дом, оставив ей только возможность уйти в монастырь, то жена должна была принять своего безносого или одноглазого супруга^[24]. Уличённая в супружеской неверности женщина не могла выйти замуж повторно и лишалась права свидетельствовать^[25]. С другой стороны, женщины имели и некоторые преимущества: поскольку считалось, что они не в состоянии следить за своим языком, для них не предполагалось сурового наказания за клевету, тогда как если муж ложно обвинял жену в неверности, та получала развод, а всё бесчестье падало на мужа. И даже если обвинение оказывалось справедливым, то всё равно муж терял право на распоряжение приданым. Однако он сохранял это право, если развод был по другой причине, например, если жена была завсегдатаем театра^[26]. В целом, по оценке французской исследовательницы правового положения византийских женщин Ж. Бокам, в вопросах развода существовало значительное неравенство в пользу мужчин как в светском законодательстве, так и в каноническом праве. Так, правило 9 Василия Великого гласило, что хотя согласно Евангелию развод за прелюбодеяние полагается как мужчинам, так и женщинам. Согласно обычаю, женщинам полагалось «удерживать мужей своих, хотя они прелюбодействуют и в блуде находятся. Поэтому не знаю, может ли прямо прелюбодейцею наречься живущая с мужем, оставленным своею женою, ибо здесь обвинение падает на оставившую мужа, по какой причине она отступила от брака. Ибо если потому, что биема была и не стерпела ударов, то подобало паче претерпеть, нежели разлучаться с сожителем; если потому, что не стерпела утраты имения, и сей предлог не достоин уважения»^[27][28].

Начиная с издания Эклоги императором Львом III Исавром в 726 году, основной задачей женщин, с точки зрения общества, считалось воспроизводство человеческих ресурсов, что выражалось в соответствующих формулировках законодательства, в котором вопросы брака и размножения были тесно связаны. В целом, относящееся к женщинам законодательство рассматривало преимущественно вопросы брака. Эклога и последующее законодательство уделяли значительное внимание укреплению семьи: последовательно сокращалась власть отца семейства и увеличивались права женщин и детей, сокращалось число допустимых причин для развода и разрыва помолвки. Законодательство не исключало для женщин возможности иметь равные имущественные права со своими мужьями, равно как и занимать положение главы семьи после смерти супруга^[29].

Греческая исследовательница А. Лаиу^[en] проанализировала процентное содержание судебных дел, относящихся к женщинам в правовых источниках XI—XIV веков. При их общей значительной доле (от 36 до 71 % от общего количества), основными темами являлись вопросы приданого и других имущественных вопросов, а также брака и развода. С течением времени фокус законодательной активности менялся — если в XI—XIII веках каноническое право рассматривает в основном моральные аспекты брака, то в XIV веке интерес законодателей касался в основном прав женщин на собственность в браке, а также их имущественным спорам с близкими родственниками^[30]. Важным вопросом являлась возможность для женщин вступать во второй и последующие браки. Такие браки, несмотря на то что они были запрещены, особенно для женщин, были широко распространены. Византийский правовед XIII века Димитрий Хоматиан упоминает об одном случае, когда некая женщина была замужем четырежды. Значение темы брака и размножения в поздневизантийском обществе, по мнению А. Лаиу, основывается на демографических соображениях. По её данным для крестьян XIV века, при ожидаемой продолжительности жизни при рождении в 25 лет и рождаемости примерно 44 ребёнка на 1000 человек в год и выживаемости 50 % в первые пять лет жизни, женщина должна была родить не меньше 6 дочерей, чтобы хотя бы одна из них дожила до 30 лет^[31].

С точки зрения церковного права[править | править код]

Каноническое право налагало на женщин примерно такие же ограничения, как право гражданское. В различных сборниках церковного права воспроизводились принятые начиная с IV века решения, согласно которым женщинам запрещалось главенствовать в церкви. 17 правило Гангрского собора (IV век) запрещало женщинам «мнимое подвижничество»^[32], 11 правило Лаодикийского собора (IV век) запретил «поставлять в Церкви так именуемых пресвитерид», то есть старших диаконисс^[33], 70 правило Трулльского собора (691) предписывала женщинам молчать во время литургии^[34]. Эти запреты были подтверждены патриархами в середине XI века^[35]. 48 канон Трулльского собора устанавливал, что жена священника, произведённого в епископы должна быть пострижена в монахини и поселена в монастырь далеко от мужа. Законом императора Исаака II от 1187 года это положение было уточнено: теперь, если супруга отказывалась от пострижения, то и её муж должен был отказаться от епископского сана. По мнению Ж. Гродидье де Матона, это свидетельствовало не о предоставлении женщинам права свободного выбора, а о заботе государства о целостности семьи^[24].

Предметом многочисленных исследований является существование в Византии диаконисс, то есть принявших посвящение в священство женщин. Достоверное известно о диакониссах повсеместно в ранней Церкви и в Византии с IV по конец VII века, как минимум в Константинополе и Иерусалиме. Законодательство Юстиниана допускало женщин-священников к богослужению в Софийском соборе. О них упоминается у Константина Багрянородного (X век) и в составленном Анной Комниной панегирике своему отцу, императору Алексею I Комнину. Вопрос о том, когда прекратилось посвящение диаконисс, является дискуссионным^[36].

Экономическое положение[править | править код]

Женщины ткут и шьют, миниатюра из иллюминированной рукописи XIV века (Ms. grec. 135 fol 222, Париж, Национальная библиотека Франции)

Экономическая роль женщины в семье определялась значением её приданого, которое вместе с брачным даром мужа становилось имущественной основой семьи. После смерти женщины приданое переходило в первую очередь к её детям, во вторую — к её родителям, тогда как вдовец имел только права пользования этим имуществом. Приданое могло быть потрачено только в редких случаях, главным образом при условии угрозы выживанию семьи, прежде всего детей. Хотя женщина сохраняла право на своё приданое, распоряжался им её муж; в случае ненадлежащего управления жена могла подать в суд на супруга. Это имущество, которое могло включать в себя недвижимость, наличные или драгоценности, в силу своей природы в общем случае не могло быть инвестировано в рискованные предприятия, но на практике были возможны различные способы обойти это ограничение. В палеологовский период известны также случаи, когда женщины могли использовать своё приданое самостоятельно для ведения предпринимательской деятельности^[37].

Экономическая активность женщины зависела от её социального положения. Значительная экономическая роль аристократок отмечается с конца XI века. Так, писательница XIII века Анна Комнина писала о своей бабке Анне Далассине, матери императора Алексея I Комнина (1081—1118), что император «решительно ничего не предпринимал без её совета, но, посвящая её в свои замыслы, пользовался помощью матери и постепенно приобщал её к управлению государством»^[38]. То, что это было не исключением, а достаточно типичным явлением для того времени, свидетельствуют успехи невестки Далассины Ирины Дукини в управлении хозяйством в основанном ею монастыре^[en]. В XIV веке византийские женщины получили больше возможностей для контроля над своим имуществом. Известно, что мать императора Иоанна VI Кантакузина (1347—1354) управляла своими складами в Константинополе. И, как сообщает в своих воспоминаниях императрица, это было её решение оказать поддержку будущему императору Андронику III (1328—1341) в его борьбе за власть. К тому же периоду относится информация о самостоятельном распоряжении семейным имуществом супруги и дочери крупного чиновника Никифора Хумна^[39].

Сохранившиеся женские завещания предоставляют дополнительные сведения о тех способах, которыми жительницы Византии могли распорядиться своим имуществом. В основном эти тексты демонстрируют нарочитое благочестие завещательниц. Так, мать Иоанна Кантакузина, почувствовав приближение смерти передала свои земли и богатства монастырю Кутлумуш с тем, чтобы монахи молились за её грехи. Состоятельная вдова куропалата Смбата Пакуриана Кала распорядилась в 1090 году своим обширным имуществом более разнообразно: многочисленные рабы должны были быть отпущены на свободу, её парики освобождались от налогов и должны были молиться за её грехи, различным частным лицам, в том числе императору Алексею I отходило различное движимое имущество. Часть средств была завещана близким родственникам^[40]. Сохранилось также гораздо менее детальное завещание её мужа, назвавшего Калу своей душеприказчицей. Сравнительно непримечательным образом поступила некая монахиня Ипомона, которая завещала своё имущество монастырю в обмен на предоставление ей и её детям ежегодно денег на пропитание^[41].

Самым естественным занятием для женщин византийцы считали ведение домашнего хозяйства, прежде всего ткачество. Сохранившийся типикон монастыря Ирины Дукины также предписывает монашкам это занятие. Однако существовало различие между ткачеством для себя и своей семьи и работой на продажу. Это могло стать поводом для семейного конфликта или даже развода, как в одном из случаев в практике церковного деятеля XII—XIII веков Иоанна Апокавка^[42]. Это было не единственным занятием, доступным для женщин. В течение всей византийской истории упоминаются женщины, занимавшиеся торговлей, работавшие кормилицами или повивальными бабками^[43]. О том, что большинство торговцев на рынках Константинополя были женщинами, сообщал в XIV веке арабский путешественник Ибн Баттута. Либерализацией законодательства относительно возможности женщинам распоряжаться своим приданым объясняют рост, начиная с XI века числа женщин, занятых в торговле, производстве продуктов питания или даже ростовщичестве. Согласно имеющейся статистике для XIV века, до 75 % предпринимательниц принадлежали к аристократии^[44]. Из судебной практики известно о случаях, когда источником дохода женщин были чудотворные иконы или доля в приносимом ими доходе, складывавшегося из приношений верующих^[45].

Максимальные возможности для ведения собственного дела были у не вышедших повторно замуж вдов, получивших право распоряжаться семейным имуществом. Число таких женщин могло составлять до 20 % от общего населения во все периоды. В сельской местности вдовы могли платить налоги и вполне успешно вели своё хозяйство. Экономическая активность городских вдов изучена хуже, но отдельные случаи известны. Об участии женщин в сельскохозяйственных работах почти ничего не известно. К числу их занятий в этой сфере относились сбор винограда, уход за мелкими животными и в редких случаях пастушество^[46].

Место в семье[править | править код]

Детство. Воспитание. Отношения с родителями[править | править код]

Большинство византийских родителей любили своих детей независимо от пола. Однако, если у них уже была одна или несколько дочерей, отсутствие сына воспринималось как несчастье, сопоставимое с бездетностью. Причина этого была в том, что сын вместе со своими детьми рассматривался как продолжатель семьи, тогда как дочь, которой было необходимо выделить приданое, как дополнительная финансовая нагрузка на родителей^[47]. Посвятивший один из разделов своего трактата о военном искусстве управлению домашними делами автор XI века Кекавмен писал о том, как следует обращаться со своими дочерьми: «опозорившаяся дочь совершила проступок не только против самой себя, но и против родителей и против всех, принадлежавших к её роду. Держи дочерей в затворе, как осуждённых, подальше от чужих глаз, дабы не очутиться в положении как бы ужаленного змеёю»^[48]. Обучению девочек в семье уделялось меньше внимания, чем мальчикам. Чаще всего было достаточно начального домашнего образования, которое начиналось приблизительно с шести лет. Девочек учили читать, писать, считать, петь (в основном псалмы). В круг чтения входили преимущественно жития святых. Вероятно, это образование давалось дома — не известно упоминаний о существовании специальных школ для девочек. Следствием одарённости в раннем возрасте для девочки мог стать ранний брак, как это было в случае святой IX века Феодоры Солунской, обручённой в возрасте 7 лет^[49].

Поскольку в целом браки заключались рано, обычно к 12 или 13 годам, у девочек было немного времени, чтобы обучиться ведению домашнего хозяйства. С точки зрения поведения в доме, девочкам внушались преимущественно запреты — не сидеть за столом с мужчинами, мало есть, не пить вина, опускать глаза вниз, не шутить и не смеяться громко и т. п. Если к ней обращались, девочка должна была отвечать как можно короче и тише. Категорически осуждалась нагота, и даже демонстрация локтя могла быть оправдана только крайним возбуждением. Порицая падение нравов в начале XV века в рассуждении «О причинах наших несчастий», монах Иосиф Вриенний к таковым причинам относил и распространившееся обыкновение женщин спать обнажёнными^[50].

Распространённым мотивом в источниках является затворнический образ жизни византийских женщин. Рассказывая о землетрясении 1064 года, историк XI века Михаил Атталиат, современник советовавшего держать дочерей в заточении Кекавмена, говорит о женщинах, обычно сидящих дома, а тут забывших стыд и выбежавших на открытое место. Аналогичный случай приводит историк Михаил Пселл, говоря о возбуждении, охватившем Константинополь после изгнания из столицы императрицы Зои — «Я сам видел, как многие из тех, кто до того никогда не покидал женских покоев, бежали по улицам, кричали, били себя в грудь и горестно оплакивали страдания царицы»^[51]. Известен также рассказ историка IX века Иоанна Каминиаты о разграблении Фессалоник^[en] арабами в 904 году^{[прим. 2]}, когда девицы, никогда до того не выходившие из дома, должны были бежать через общественные места вместе с другими женщинами. В коллекции житий писателя X века Симеона Метафраста приводятся подобные случаи из жизни мучениц IV века, вынужденных покинуть свои «девичьи покои» (др.-греч. παρθενικών θαλάμων). Неизвестно, насколько эта реалия соответствовала описываемому автором периоду. Такого рода описания известны вплоть до падения Константинополя в 1453 году^[53]. C другой стороны, в большом количестве других текстов говорится о возможности для женщин свободно передвигаться и вести активную жизнь в обществе. Исследователи предпринимали различные попытки согласовать эти противоречивые сведения. Так, по мнению А. Лаиу, сообщения о женском затворничестве после XI века отражают не реальное положение дел, а идеализированное представление о нём авторов, и уже в XII веке ситуация была совершенно другой^[54]. Сложность данного вопроса усугубляет разнообразие используемой в источниках терминологии для обозначения мест уединения женщин^[55].

Замужество и воспитание детей[править | править код]

По мнению А. П. Каждана, в основанной на христианской морали системе ценностей византийцев сохранение целомудренности представляло значительную ценность, официальная доктрина восхваляла брак и объявляла его великим и ценным даром божьим^[56]. Обе основные силы византийского общества — государство и церковь — имели свой взгляд на необходимость заключения брака. Государство в целом всячески поощряло вступление своих граждан в брак, особенно в период тяжёлой демографической ситуации VIII-IX веков. С точки зрения государства, долгое время брак был чисто гражданским делом, регулировавшимся соответствующим законодательством, и до конца IX века для вступления в брак было достаточно выполнения гражданских процедур. С начала X века роль церкви в этом вопросе существенно возросла^[57]. Свойственный раннему христианству эсхатологический взгляд на мир, следствием которого стало отрицание ветхозаветного взгляда на бездетную женщину, как на проклятую, и крайние аскетические тенденции в церкви Византии, были отвергнуты в канонах Гангрского (ок. 340 года) и Трулльского соборов (692 год). Несмотря на это, в агиографических текстах встречаются как восхваление безбрачия, так и положительные оценки законного брака, заключаемого с целью воспроизводства и сдерживания похоти^[58]. Распространённой темой является противопоставление целомудрия и брака, от которого женщина может скрыться в монашеской келье. На браке часто настаивали родители девушки, и тогда другим компромиссом мог стать неконсуммированный брак. Либо же, как в случае святой V века Мелании Младшей, женщина могла в какой-то момент объявить о своём желании вести воздержанную и праведную жизнь^[59]. В практическом отношении касательно брака византийцы руководствовались двумя основными соображениями. С одной стороны, большинство византийских родителей стремились выдать своих дочерей замуж по достижении ими 12 лет, вне зависимости от желания самой девочки. С другой стороны, невесту требовалось обеспечить приданым, что могло оказаться непосильным для семейного бюджета, и тогда родители могли, столь же мало интересуясь мнением девочки, предопределить ей безбрачие. Уже начиная с трёх лет дети могли быть отданы для обучения в монастырь, хотя практику принудительного безбрачия для детей осуждал ещё Василий Великий. Распространённым обычаем были ранние помолвки, после заключения которых жених поселялся в доме своей будущей супруги^[60].

Подготовка к родам. Миниатюра из Пятикнижия Ашбернхема^[en], VII век. (Ms. lat. 2334 fol 22v, Париж, Национальная библиотека Франции)

Как было показано выше, утрата супруга могла дать женщине финансовую независимость. В противоположность этому, известны документы, в которых женщины выражают чувство беспомощности, возникавшее после смерти мужа. Упомянутая ранее состоятельная вдова Кала Пакуриана, несмотря на своё богатство и наличие многочисленных родственников, жаловалась, что «осталась незащищённой, безутешной и одинокой». Анна Комнина завершает «Алексиаду» плачем, в котором она говорит о том, что утратив отца и мать, самым большим потрясением для неё стала смерть мужа, пережив которую, она «погрузилась в море отчаяния»^[61]. Положение вдовы было тяжелее в случае её бездетности; по словам вдовы Пакурианы, бездетность это «позорнейшая вещь, особенно для женщины»^[62].

О материнстве в Византии известно очень немного. В основном это разрозненные упоминания в разнообразных источниках, агиографические тексты и рассказы об образцовых матерях Ветхого и Нового заветов (например, Богородицы или её матери Анны). По подсчётам американского византиниста Питера Хэтли (Peter Hatlie), всего в десяти текстах эта тема рассматривается подробно — речи на погребение, составленные в честь своих матерей Григорием Назианзином (IV век), Феодором Студитом (IX век), Михаилом Пселлом (XI век), речь Хорикия Газского в честь матери епископа Газы Маркиана (VI век), житие Марты^[en], матери Симеона Столпника младшего^[en] (VI—VII века), в двух житиях VII и IX века матери играют важную роль, в «Алексиаде» Анны Комнины значительное внимание уделяется матери писательницы, императрице Ирине Дукине (XII век) и, наконец, «Диалоги с матерью о браке» императора Мануила II Палеолога (XIV век). Также сохранились письма, написанные Феодором Студитом и Мануилом Палеологом своим матерям^[63].

Дети, мальчики и девочки, находились на попечении матери и жили в женской части дома. Материнская опека не заканчивалась с выходом из младенчества. Прежде чем мальчик поступал в школу или же его, в случае состоятельных семей, передавали на обучение домашним учителям, обязанностью матери было ознакомить его с началами грамоты, но и после этого мать принимала участие в образовании сына, пока хватало её знаний. Дочери же до выхода замуж воспитывались матерью. Согласно воспоминаниям Анны Комнины, её мать, когда подавали обед, приносила книгу и читала святоотеческие творения, преимущественно философа и мученика Максима^[64]. От матери требовалось внушить дочери благочестие, научить домашним делам, в том числе прядению и ткачеству. Покровительницей этих занятий считалась святая Агафия, и в честь этой святой устраивался 12 мая женский праздник. Его описание сохранилось в небольшом трактате Михаила Пселла. В специальном здании выставлялись картины, на которых были изображены швейные и ткацкие принадлежности, а также пользующиеся ими женщины. На некоторых картинах были представлены женщины, делающие своё дело искусно. На других изображали женщин, неумело подбиравших нитки на станке, не соблюдавших ровности в ткани и за это подвергавшиеся наказанию (их клали на землю и жестоко секли, а надсмотрщицы за работами стояли над наказываемыми и наблюдали, чтобы сечение совершалось должным образом). Празднично одетые женщины приходили в это здание и водили вокруг этих картин хороводы, пели песни и под текст песни плясали. Песня соответствовала сюжету картины: около картины с изображением наказания пелась печальная песня, и наоборот^[65]. Возможно, это описание является указанием на то, что женщины в своей деятельности были организованы в подобие гильдий^[66].

Императрицы[править | править код]

Положение византийских императриц было совершенно иным, чем у супруг правителей Древнего Рима, которые не имели доступа к императорскому достоинству. Хотя зачастую жизнь императрицы протекала в дворцовых покоях в окружении придворных евнухов, по мнению французского византиниста A. Рамбо, политическая роль этих женщин была уникальна по сравнению с другими средневековыми христианскими или мусульманскими государствами^[67].

С точки зрения происхождения императриц, начиная с IV века^{[прим. 3]} и до воцарения македонской династии в IX веке, произошли значительные изменения. В начале жёны императоров были преимущественно очень скромного происхождения как, например, рабыня варварского происхождения Луппикина, ставшая супругой императора Юстина I (518—527), или дочь циркового служителя, впоследствии святая императрица Феодора, супруга императора Юстиниана. В более поздний период императоры избирали себе в жёны зачастую представительниц родов высшей провинциальной знати, или же принцесс из латинских, германских или даже кавказских монархий. При этом низкое происхождение императриц не исключалось полностью — супруга двух императоров, Романа II (959—963) и Никифора II Фоки (963—969) Феофано была дочерью кабатчика и в молодости работала проституткой^[69]. В ряде случаев известны события, предшествующие браку императору, — выбор невесты на смотринах или путём поиска среди самых красивых девушек империи^[70]. Примечательно, что бракосочетанию предшествовало коронование, то есть считалось, что императрица получала свою власть не от императора, а непосредственно от Бога, и потому их власти равны. В отличие от коронации императора, аналогичная церемония императрицы происходила не в соборе Святой Софии, а во дворце. После этого супруги встречались в церкви Святого Стефана, где проводили совместный торжественный приём^[71].

О покоях императрицы в константинопольском дворце известно из восторженных сообщений летописей. В одном из помещений пол был выложен белым проконнесским мрамором, а всё оно было украшено иконописью. Особенно поражала современников спальня императрицы, мраморный пол, которой казался усыпанной цветами лужайкой, а стены были выложены порфиром, разными сортами мрамора — зелёным с вкраплениями фессалийским, белым карийским. Были также покои Эрота и порфировые покои, где по традиции рождались дети императорской семьи, получавшие в связи с этим прозвище «порфирородных». Отмечают также великолепие дверей из серебра или слоновой кости, декоративные ткани, золотые люстры и инкрустированную драгоценными материалами мебель^[72]. Как и у императора, императрица имела собственную свиту, состоявшую из женщин и евнухов. Во главе её стоял препозит, которому подчинялись референдарии, силенциарии и прочие чины. Высшим женским придворным званием была зоста патрикия^[en], руководившая с помощью протовестиария штатом многочисленных придворных дам. Назначения в этой части дворца обычно совершал император, но это могла делать и императрица^[73]. Обычно это была родственница императрицы. Так, император Феофил назначил на этот пост свою тёщу Феоктисту^[en][74].

Императрице полагались те же знаки отличия, что и императору — пурпурные туфли, поклонение подданных (аккамации, проскинеза), право быть изображённой на монетах^[75]. Как и император, императрица была обязана участвовать в многочисленных придворных церемониях. В первой из них, через три дня после бракосочетания, она выходила из супружеских покоев, чтобы принять ванну в Магнаврском дворце. Когда, предшествуемая служителями, нёсшими на виду у всех пеньюары, коробочки с благовониями, ларцы и сосуды, сопровождаемая тремя придворными дамами, держащими в руках красные яблоки с жемчужной инкрустацией, символизирующими любовь, императрица появлялась перед толпами зрителей, раздавались звуки механических органов. Сопровождаемая рукоплесканием народа, шутками шутов и высшими государственными чинами императрица шествовала в ванную, а затем торжественно возвращалась обратно. По случаю рождения сына, через восемь дней после рождения вся аристократия проходила перед роженицей. В тканях, вышитых золотыми нитями по такому случаю, императрица лежала на покрытой золотыми одеялами постели, рядом с которой стояла колыбель с наследником престола. Препозит по очереди впускал членов императорской семьи, затем по придворному старшинству следовали жёны высших чиновников, сенаторы, проконсулы, патрикии и прочие чины. Каждый склонялся перед императрицей, приносил ей свои поздравления и подарки для новорожденного. Участвовала императрица и в церемониях, основным действующим лицом которых был император. Во время пасхального торжественного приёма в соборе Святой Софии, когда император принимал высших сановников, императрица аналогичным образом в том же иерархическом порядке принимала их жён. На праздник Брумалий она в порфировых покоях раздавала придворным дамам шёлковые ткани, а вечером приглашала их на пышные празднества, на которых певчие столичных храмов чествовали августу. В Вербное воскресенье на торжественном обеде императрица участвовала в приёме вместе со своим супругом^[76].

И тем не менее, как и прочие женщины империи, императрицы были жертвами снисходительного отношения со стороны мужчин. Так, например, характеризуя сохранившееся творчество супруги императора Феодосия II (408—450) Евдокии, оставившей ряд произведений на исторические и религиозные темы, патриарх Фотий отмечает, что она писала неплохо «для женщины и императрицы»^[75]. Как и все прочие женщины, жёны и дочери императоров занимались различным рукоделием вместе с другими обитательницами гинекея^[77].

Сексуальность[править | править код]

Аскетический идеал женщины[править | править код]

По мнению Дж. Херрин, сексуальность в Византии была пропитана лицемерными двойными стандартами, как и в любом другом средневековом обществе. C одной стороны, мужчины ценили женское обаяние и прибегали к услугам проституток и любовниц, с другой стороны требовали моральной чистоты от своих родственниц^[78]. При этом в Византии огромную роль играла христианская церковь, чьё представление об отношениях полов сформировались в период раннего христианства. Христианство унаследовало античные представления о том, что женщины физически и морально слабее мужчин, более подвержены нуждам и желания своего тела, и потому менее способны понимать, что есть добро, и поняв — его придерживаться^[79]. Наконец, как отмечалось выше, за редкими исключениями византийская литература создана мужчинами и отражает их взгляды^[80]. До XII века в Византии не существовало эротической литературы и эротического искусства вообще, и предметом выражения чувств было отношение аскета к Богу, что предполагало полное устранение сексуальности^[81]. По сравнению с другими аспектами позднеантичной жизни, сохранилось большое количество источников, относящихся к аскетизму. Составленное в V веке житие Мелании Римляныни рисует идеал отвергнувшей всё мирское женщины. Мелания, наследница одного из крупнейших состояний в Риме, вышла замуж в возрасте 13 лет за столь же богатого наследника. Она предложила ему вести совместную добродетельную жизнь и её муж согласился, но только после того, как у них родится наследник. После того, как двое их детей умерли в младенчестве, они раздали своё имущество и стали вести подвижническую жизнь. Ученик Мелании пресвитер Геронтий ставит ей в заслугу «…решительное её отречение от всего житейского, и жаркое, как пламя, о православной вере ревнование, и благотворение её непревзойденное, и бдение её непрестанное, и довольствование землей в качестве ложа, злострадания и постоянное упражнение души и тела, кротость и благоразумие, которыми она могла соперничать с силами бесплотными, простоту её в одежде и к тому же матерь всех добродетелей — смиренномудрие». Подвижница постоянно постилась, не мылась, молилась не выходя из своей кельи всё время Великого Поста так, что потом с подстилки, на которой она лежала, вытряхивали огромных червей^[82]. Согласно общему представлению, женщина была ответственна за желание, возникающее к ней в мужчине^[79], и даже для монаха лучшим выходом было не смотреть в сторону женщин. Не было общего консенсуса о том, всегда ли опасно отвратительное половое желание. Некоторые христианские авторы IV века соглашались с тем, что желание дано Богом с целью продолжения рода, и женатый человек может вести не менее христианскую жизнь чем тот, кто придерживается целибата. Некоторые полагали, что целомудренные мужчина и женщина могут без риска для своей души жить в одном доме, однако практический опыт аскетов указывал на то, что половое желание практически невозможно сдержать. В этом смысле даже мать или сестра могла стать напоминанием аскету обо всех остальных женщинах и отвергнутой мирской жизни вообще. В связи с этим для аскетической женщины было необходимо отказаться от привлекательного внешнего вида, носить скрывающую фигуру одежду, отказаться от своего социального статуса. Мытьё осуждалось, поскольку лишний раз привлекало внимание к отвергаемому телу^[83].

Проституция[править | править код]

Находившиеся в самом низу социальной лестницы проститутки известны подо множеством наименований — гетеры, «общественные женщины», «(женщины) с чердака» (др.-греч. αἱ ἐπὶ τοῦ τέγους). О них большей степени известно из житийной литературы (где они фигурируют под обозначением «униженные» (др.-греч. ταπειναί) или «несчастные» (др.-греч. οἰκτραί)) или в гражданском или церковном законодательстве, пытавшемся ограничить это явление. Вероятно, проституция всегда была распространена в Византии. Однако слово πορνεία («порнейа») относилась не только к общению с проститутками, но ко многим другим отклонениям от рекомендованного сексуального поведения. Проституция процветала в столице и крупнейших городах империи — Александрии, Антиохии, Берите и Эдессе, позднее в Фессалониках и портах Малой Азии. Вовлечение в этот вид деятельности было относительно добровольным, когда дочери актёров или ремесленников соблазнялись распространяемыми держательницами борделей (др.-греч. πορνοβοσκοί) рассказами о роскошной жизни гетер; также проститутками могли становиться рабыни и пленные. Хозяйки борделей также выезжали в провинции для поиска подходящих девушек, выкупая их в бедных семьях. Однако подобные сделки были незаконны, и уличённый отец семейства лишался родительских прав и мог быть отправлен в качестве наказания на рудники; со стороны Церкви наказанием было отлучение. Но, очевидно, эти меры применялись без особого успеха, и как минимум в XII веке проституцией занимались не только добровольно. Попытки ограничить проституцию территориально также были тщетны даже в Константинополе — основанный ещё при Константине Великом лупанарий пустовал, и при императоре Феофиле (829—843) его здание было передано госпиталю^[84][85]. На основании агиографических источников можно сделать вывод о чрезвычайной распространённости проституции во всех византийских городах, в особенности сирийских и египетских. По выражению А. П. Рудакова, это была «настоящая язва, которая сопровождала эту старую, утончённую и вырождающуюся культуру, с её пониженным моральным чувством, хотя порою и экзальтированными порывами раскаяния, доходящего до аскетизма, столь типично засвидетельствованными агиографией в образах раскаявшихся блудниц, ставших потом святыми»^[86].

К женщинам, чья деятельность предполагала торговлю своим телом, относились также мимические актрисы^{[прим. 4]}, исполнительницы на флейте, певицы на свадьбах или банкетах. По мнению византийцев, занятие светским искусством не подобает честному человеку, и женщины этих профессий считались проститутками отдельного рода. Проститутками низшего сорта считались служанки в тавернах и ксенодохиях, о которых, согласно идущей с античных времён традиции, считалось, что они должны удовлетворять все потребности постояльцев^[88].

Нередким топосом византийской агиографической литературы было духовное перерождение «блудницы», которая, раскаявшись, «стяжала себе святость». Так, например, это произошло со святой V века Пелагией Антиохийской или святой VI века Марией Египетской. По предположению английской византинистки Дж. Херрин, проституткой в трактире была мать Константина Великого Елена Равноапостольная^[89].

Проституция не была очень доходным делом. Хотя известно о некой антиохийской проститутке, зарабатывавшей за ночь 720 солидов, что соответствовало годовому заработку чиновника высокого ранга, большинству из них едва хватало заработанного на жизнь. При минимальной стоимости дневного пропитания от 7 до 24 оболов, самые дешёвые проститутки продавали себя за 3 обола. При этом ещё при Константине Великом на них был распространён тяжёлый налог хрисаргир и, вероятно, после отмены этого сбора при Анастасии I (491—518), проститутки не были освобождены от налогообложения^[90].

Участие в политической жизни[править | править код]

Относительно участия женщин в политической жизни Византии существуют две основные точки зрения. Согласно одной из них, женщины находились в изоляции от остальной части общества в гинекее. В качестве подтверждения при этом историки ссылаются на соответствующие высказывания Михаила Пселла, Кекавмена и Михаила Атталиата. Другая, более распространённая в настоящее время, состоит в том, что изолированность женщин в источниках отражает не реальное положение дел, а идеальное представление о нём византийских мужчин. Начиная с XII века известны многочисленные примеры противоположного. Рассказывая, как её мать сопровождала в походах Алексея I, Анна Комнина говорит не только о том, как она заботилась о больных ногах императора, но и была его советчицей, помогавшей выявлять заговорщиков. Как отмечает писательница, «таковы были причины, пересилившие природный стыд этой женщины и давшие ей смелость предстать перед глазами мужчин»^[91]. Супруга императора Иоанна VI Ирина Асень управляла городом Дидимотихо во время отсутствия мужа в ходе второй гражданской войны (1341—1347), а несколькими годами позже их дочь Мария, жена правителя Эпира Никифора, управляла крепостью Энос^[92].

По мнению А. Лаиу, роль византийских женщин в политической жизни страны была значительной в поздний период её истории в связи с консолидацией аристократии, чьё положение стало доминирующим. В рамках этого господствующего класса женщины имели значение, поскольку обладали значимой собственностью и обладали влиянием на своих детей. Значение семейных связей в комниновский период отмечал советский византинист А. П. Каждан^[93][94].

Грамотность[править | править код]

К XI веку изменилось отношение общества к женщинам, чья грамотность выходила за пределы чтения простейших религиозных текстов. В этом отношении показательна динамика в течение непродолжительного времени, прослеженная историком Михаилом Пселлом на примере его семьи: тогда как его мать едва умела читать, его дочь получала хорошее образование, прежде чем умерла в возрасте 9 лет. В тот же период архиепископ Феофилакт Болгарский восхищался высокой образованностью императрицы Марии Аланской. Выдающимися примерами образованности были женщины семейства Комнинов, однако в поминальной речи в честь Анны Комнины Георгий Торник, отмечая образованность этой принцессы, смог сравнить её только с некоторыми из женщин Античности. По его представлению, Анна была в этом отношении оторвана от своей социальной среды и получала своё образование тайком, тогда как подобающими занятиями по-прежнему, в его глазах, были прядение и ткачество. Литератор второй половины XII века Иоанн Цец негативно относится к учёным женщинам, предлагая им вернуться к своему веретену^[95]. Женщины являются авторами или адресатами крайне незначительной части сохранившихся византийских эпистолографических памятников. Их число несколько возрастает в палеологовскую эпоху. Примечательна переписка интеллектуала XIV века Димитрия Кидониса с императрицей Еленой Кантакузиной^[96]. Знатная дама Феодора Раулина^[en] была адресатом писем патриарха Григория Кипрского, интеллектуалов Никифор Хумна, Максима Плануда и Константина Акрополита^[97].

Распространённость грамотности среди женщин можно оценить путём анализа сохранившихся уставов женских монастырей. Так, перечисляя различные обязанности монахинь своего монастыря, Ирина Дукиня не рассматривает возможность, чтобы кто-либо из них был неграмотен. С другой стороны типикон Евергетидского монастыря такую возможность допускал. Более поздние типиконы XIII—XIV веков только в редких случаях упоминают о неграмотных монашках. Только для последних веков существования Византии есть информация, достаточная для статистической оценки числа грамотных женщин. В целом этот процент был невысок, от 1,8 % (XIII век, Малая Азия) до 16 % (XIV век, Македония). В этот период писать могли только представительницы высшей аристократии. Причины такого явного упадка образованности среди женщин в никейский и палеологовский периоды не известны^[98].

Одежда и внешний вид[править | править код]

История византийского костюма известна не очень хорошо. Вследствие скудости источников и значительной степени стилизации сохранившихся изображений, хорошо изучены только отдельные предметы императорских и религиозных облачений. Византийский женский костюм известен хуже, чем мужской. О том, что они отделялись друг от друга, известно уже в IV веке со слов Иоанна Златоуста, предостерегавшего мужчин от надевания женского платья. Однако вероятность трансвестизма рассматривалась византийцами и в более поздние времена: популярный в IX веке сонник Ахмета рассматривал связанные с переодеваниями сны, преступник мог быть приговорён к наказанию бесчестьем и проведён в женском платье по городу, переодевание в женскую одежду могло быть использовано для побега. В ранний византийский период нередкой темой житийной литературы было переодевание женщины с целью проникновения в мужской монастырь. Как показал греческий византинист Ф. Кукулес^[el], терминология для мужской и женской одежды была схожей^[99]. Изобразительного материала сохранилось довольно много, однако, по мнению английского историка С. Манго^[en], «почти все дошедшие до нас византийские изображения имеют религиозное содержание и являются точным воспроизведением иконографических формул, восходящих к раннему христианству. Изображая такие стереотипные композиции, византийские художники всячески избегали современных им костюмов или обстановки». В некоторых случаях, как предполагают исследователи, изображения реалистичны: например, фигуры заднего плана и дарители изображались со всеми регалиями своего положения. Ценные иллюстрации содержатся в двух иллюминированных рукописях, датируемой первыми десятилетиями XI века минологии Василия II и мадридской рукописи хроники Иоанна Скилицы^[100].

В качестве головного убора женщины использовали покрывала, для которых использовалось множество названий, из которых мафорий (др.-греч. μαφόριον) было наиболее употребительным. В соннике Ахмета он назван как исключительно женская принадлежность, тогда как в трактате императора Константина Багрянородного (913—959) «О церемониях» мафорий фигурирует как пригодный для обоих полов. Другой вид головного шарфа упоминается в завещании Калы Пакурианы — 29 велариев (др.-греч. βηλάριον) она выделила своим освобождённым рабам. Большинство из перечисленных велариев были из хлопка, а остальные из шёлка; как минимум один из получателей был мужчина. Начиная с XI века появилась тенденция к увеличению длины головных покровов. Из более массивных головных уборов следует упомянуть восходящие к позднеантичным кручёным повязкам, какие можно видеть на придворных императрицы Феодоры на фреске из Равенны, тюрбаны (др.-греч. φακιόλιον). С течением времени популярные фасоны тюрбанов менялись. Как и в случае с шарфами, у тюрбанов в XII веке вошли в моду длинные свисающие концы. Ещё одним видом головных уборов была известная как минимум с X века прополома (др.-греч. προπόλωμα), являвшаяся принадлежностью высокопоставленных аристократок; их достоверные изображения известны только с XI века. Обычно это был белый усечённый конус из войлока, с заправленной внутрь вершиной и зашитым верхом. Молодые и, возможно, незамужние девушки часто изображались с непокрытой головой или, реже, носящими изящную диадему^[101]. О женских причёсках известно из церковных источников: Иоанн Златоуст неоднократно говорит о причудливом плетении женских волос, о напоминающих шатры или башню причёсках пишут Григорий Богослов и Синезий Киренский. 96 канон Трулльского собора накладывал епитимью на тех женщин, которые не являли в этом вопросе надлежащей скромности^[102].

Наиболее распространённым типом накидок во времена Поздней Античности как у мужчин, так и у женщин была пенула, представлявшая собой полукруглый кусок ткани, в некоторых случаях подгибавшийся, чтобы образовать капюшон. Позднее пенула использовалась для защиты от непогоды преимущественно лицами духовного звания. Изображения этого вида одежды встречаются на иконах Богоматери, а также в минологии Василия II. Более изящной накидкой являлась мантия (др.-греч. μανδύας), чьё появление византийские источники связывали с персидским влиянием. Она также имела в основе полукруглый кусок ткани и часто скреплялась брошью. С XI века мантии носили преимущественно женщины, реже священники и евнухи; в наследстве Калы Пакурианы их было множество разных цветов. Там же упоминается несколько сагиев: изначально этот вид плащей носили солдаты^[103]. Для верхней одежды, носимой под плащом, терминология существует только предположительно. Известное по ряду изображений X века платье с длинными рукавами отождествляют с описанным в трактате «О церемониях» делматикионом, упоминаемым в связи с церемонией вступления в должность зосты патрикии. В описании гардеробы Калы Пакурианы вместо этого термина употребляется более общее понятие «гиматий» как синоним платья^[104]. Нижнее бельё чаще всего представляло собой короткую льняную тунику, обычно с короткими рукавами, или же с длинными, если надевалась под делматикион^[105]. Дополняли богатый женский наряд украшения из жемчуга, золота, серебра и бисера. Перстни с драгоценными камнями носили и мужчины, и женщины. Ювелирные изделия были довольно массивны, и тяжёлые серьги приводили к деформации ушей. Женщины использовали разнообразные косметические средства; особенно популярным было розовое масло^[106].

Внешний вид женщин из высшего общества должен был соответствовать принятым моральным критериям. С учётом того, что в многочисленных источниках содержатся упоминания об уединённом образе жизни византийских женщин, анализировался вопрос о том, насколько облегающую одежду они носили. Известны многочисленные изображения женщин в такой одежде, но предполагается, что она должна была вызвать осуждение. В таком случае выходом из положения мог стать широкий плащ. Историк Т. Доусон приводит в этой связи рассказ Анны Комнины о своей матери, у которой при движении руки обнажались не более, чем до запястья^{[прим. 5]}, и отмечает, что при ношении делматикиона это требовало определённого навыка. Ряд исследователей предположили, что выходя из дома женщины прикрывали свои лица, однако из источников непонятно, каким образом это достигалось^[108]. Девственницам и вдовам согласно их положению предписывалась простая строгая одежда, но и в этом случае женщины могли придать своему внешнему виду изящества с помощью хорошо подобранных аксессуаров^[109].

Примечания[править | править код]

Комментарии

Источники и использованная литература

Литература[править | править код]

Первичные источники[править | править код]

• Анна Комнина. Алексиада / Пер. с греч. Я. Н. Любарского. — СПб.: Алетейя, 1996. — 703 с. — 3000 экз. — ISBN 5-98329-006-X.
• Кекавмен. Советы и рассказы: Поучение византийского полководца XI века / Подготовка текста, введ., пер. с греч., коммент. Г. Г. Литаврина. — Изд. 2-е, перераб., доп. — СПб.: Алетейя, 2003. — 711 с. — (Византийская библиотека). — ISBN 5-89329-568-4.
• Михаил Пселл. Хронография. Краткая история / Пер., ст., примеч. Я. Н. Любарский (Хронография); Пер. Д. А. Черноглазова, Д. Р. Абдрахмановой (Краткая история). — СПб.: Алетейя, 2003. — 397 с. — (Византийская библиотека. Источники). — ISBN 5-89329-594-3.

Исследования[править | править код]

Ссылки[править | править код]

• Bibliography on Women in Byzantium  (неопр.). Dumbarton Oaks. Дата обращения: 27 февраля 2016. Архивировано из оригинала 18 января 2016 года.

Эта статья входит в число избранных статей русскоязычного раздела Википедии.