Лиза Хохлакова — Википедия

Лиза Хохлакова
Лиза Хохлакова в исполнении актрисы МХТ Лидии Кореневой
Лиза Хохлакова в исполнении актрисы МХТ Лидии Кореневой
Создатель Фёдор Михайлович Достоевский
Произведения Братья Карамазовы
Семья мать Екатерина Хохлакова
Прототип Валентина Хохрякова

Ли́за Хохлако́ва — персонаж романа «Братья Карамазовы» русского писателя XIX века Фёдора Михайловича Достоевского, страдающая параличом ног четырнадцатилетняя девочка с прелестным личиком. Дочь помещицы Екатерины Осиповны Хохлаковой. Впервые появляется в романе в главе «Маловерная дама», во время посещения вместе с матерью в монастыре старца Зосимы. С раннего детства знакома с Алёшей Карамазовым, пишет ему письмо с признанием в любви, считается его невестой, но по мере развития сюжета влюбляется в Ивана Карамазова.

В романе Лиза появляется только в эпизодах, связанных с Алёшей Карамазовым, с целью сделать яснее и понятнее его образ. Героине свойственны обаяние детства, непосредственность и некоторая наивность; вместе с тем она умеет быть жёсткой и целеустремлённой, а её воодушевление порой граничит с экзальтацией. Чувство Лизы к Алёше, по замыслу Достоевского, должно было варьироваться в диапазоне между дружбой и любовью, сохраняясь (со стороны героини) в границах дружбы. Одновременно её привлекают сложность, загадочность и внутренние противоречия, характерные для Ивана. Беседа Алёши и Лизы в главе «Бесёнок» была отмечена критиками как самый главный фрагмент в формировании внутреннего портрета Алёши. В той же беседе преображается и сама Лиза, пришедшая, наконец, к некоторой ясности своего бытия и внутренней определённости.

Прототипом Лизы Хохлаковой послужила Валентина, дочь Людмилы Хохряковой, в свою очередь ставшей прототипом для Екатерины Осиповны Хохлаковой.

Первое появление в романе[править | править код]

Впервые в романе Лиза Хохлакова появляется в главе «Маловерная дама», где она с матерью в монастыре старца Зосимы участвует в разговоре с ним и Алёшей Карамазовым[3]. Лиза с раннего детства знакома с Алёшей. На момент появления в романе она — больная четырнадцатилетняя девочка «с прелестным личиком, худенькая, но веселая». «Что-то шаловливое светилось в её темных больших глазах, с длинными ресницами», — пишет Достоевский. У Зосимы они с Алёшей встречаются после некоторого перерыва[4]. При этом сразу же обнаруживается сложность её отношений с Алёшей[3], который с момента её приезда в Скотопригоньевск владеет помыслами девочки[5]. Достоевский не раз напоминает, что Лиза порой проявляет свои чувства с повышенной эмоциональностью, из-за чего, несмотря на уверенность окружающих, у читателя естественным образом возникают сомнения в том, что Зосима действительно исцелил девочку[5]. В этой же сцене выявляется конфликт интересов, так как привязанность Алёши к Лизе противостоит его высоким духовным целям пребывания в монастыре[3]. При этом Лиза даже в монастыре откровенно смеётся над монашеским одеянием Алёши, краснеющего от её упорного и задорного взгляда[6], что не укрывается от внимательного Зосимы[3]. В ответ на замечание старца краснеет уже Лиза, после чего жалуется Зосиме на то, что, уйдя в монастырь, Алёша совсем забыл про неё. Видя нескрываемые чувства Лизы к Карамазову, старец решает непременно прислать к ней Алёшу[2].

Происхождение имени[править | править код]

Алексий, человек Божий. Икона

Критики обратили внимание на неслучайность выбора Достоевским фамилии и имени героини[7][8]. Как отмечал филолог Моисей Альтман, фамилия Хохлакова является изменённой версией фамилии прототипа — Валентины Хохряковой[8]. На выбор имени, по мнению филолога Валентины Ветловской, повлияло представление героини в романе как будущей невесты Алёши Карамазова. Несмотря на то, что имя невесты святого Алексия, человека Божьего, с которым в романе ассоциируется младший Карамазов, в русских редакциях жития не называется, в некоторых вариантах духовного стиха упоминается Катерина или Лизавета[7]. Имя Лизавета впервые в романе звучит в главе «Верующие бабы», когда одна из баб в ответ на вопрос старца Зосимы о её ребёнке произносит: «Девочка, свет, Лизавета». Там же впервые упоминается и Алексий, человек Божий[9].

Версия о происхождении имени героини ещё раз подтверждается в главе «Маловерная дама», в которой происходит разговор между Лизой с матерью, помещицей Хохлаковой, и Алёшей Карамазовым с его духовным отцом старцем Зосимой. Ветловская отмечает, что в этом эпизоде явным образом предполагается связь Алёши с Алексеем человеком Божиим и Лизы с Лизаветой, невестой и супругой святого, а обещание старца прислать Алёшу выглядит предварительным сговором родителей. Подтверждает это предположение и сам Алёша, собираясь жениться на Лизе после выхода из монастыря[9].

Образ[править | править код]

Лиза является довольно странным персонажем. В романе она появляется только в эпизодах, связанных с Алёшей Карамазовым, с целью сделать яснее и понятнее его образ[10]. В одной из сцен Алёша прямо говорит ей: «Знаете, Lise, мой старец сказал один раз: за людьми сплошь надо как за детьми ходить, а за иными как за больными в больницах…» Несмотря на то, что эта реплика не относилась напрямую к девочке, в большей степени она обращена именно к Лизе, которая становится символической целью деятельной любви младшего Карамазова. Соединяя в себе черты ребёнка и больного человека, Лиза представляет собой одного из наиболее трудных людей в окружении Алёши. Тем не менее, несмотря на все сложности, любовь Алёши к ней неизменна[11]. В психологическом портрете героини сочетаются простодушие и злоба (это проявляется, в частности, в смехе девочки); ей свойственна также предельная душевная распахнутость и обнажённость чувств. Будучи по-детски очаровательной, она в то же время обладает сильной волей[12]. Девочка осознаёт, что порой находится во власти дурных мыслей. Тогда в её голосе начинают появляться новые ноты — от восторженного визга до скрежета. Именно «голосовое поведение» выдаёт душевное расстройство и смятение Лизы[13]. Свидетельством двойственной природы героини является презрение, которое она порой испытывает к окружающим, с одновременной зависимостью от них[13].

В душе Лизы, как и в душах прочих персонажей «Братьев Карамазовых», происходит непрерывная борьба добра и зла. При этом Лизе свойственно злое принимать за доброе. Она может одновременно мечтать помогать несчастным и желать, чтобы её истерзали; мечта об ананасном компоте соотносится в её сознании с образом мальчика с отрезанными пальчиками[14]. Во многом психологические метания Лизы Хохлаковой происходят в силу её юного возраста[15], а любовная истерическая диалектика является параллелью к метаниям Катерины Ивановны Верховцевой, ещё одного женского персонажа романа[16]. Так, в сцене «У Хохлаковых» Лиза капризничает и требует у Алёши обратно своё любовное письмо. В это же время Катерина Ивановна не может определиться между любовью к Ивану Карамазову и привязанностью из гордости к Дмитрию Карамазову, возмущаясь разоблачением со стороны Алёши[17].

Несмотря на письменное признание в любви Алёше, Лиза испытывает сложные эмоциональные чувства и к Ивану Карамазову[5]. Лиза побуждает обоих братьев подтвердить, что она не видит разницы между добром и злом, и что ею уже овладели бесы. Реакция Ивана на это иронична и ведёт к презиранию Лизы. Алёша же считает её вывод грешным, но не идёт у неё на поводу и отказывается презирать её за преступную извращённость[18].

Отношения с Алёшей[править | править код]

Лиза с раннего детства знакома с Алёшей. По мнению литературного критика Акима Волынского, Достоевский задумывал изобразить отношение Лизы к Алёше на грани между дружбой и любовью, при этом намечая со стороны героини только дружескую перспективу. Алёша в монастыре видится ей комичным в рясе и одновременно возвышенным, что только мешает любви[19]. При этом в общении с Алёшей у неё впервые раскрывается духовная сторона. В своём письме при их первой встрече в монастыре она пишет: «Милый Алеша, я вас люблю, люблю ещё с детства, с Москвы, когда вы были совсем не такой, как теперь, и люблю на всю жизнь. Я вас избрала сердцем моим, чтобы с вами соединиться, а в старости вместе кончить нашу жизнь»[20]. Лизино письмо воодушевляет Алёшу, в его сознании рождаются фантазии, связанные с грядущим браком, героиня, как ему кажется, станет достойной женой. Однако мечты о возможном счастье оказываются несбыточными, а неосуществлённые надежды ведут к разочарованию. В последующей беседе героев окончательно намечается дружеский тип их отношений[20].

Лиза, в отличие от Алёши, не может представить его в роли мужа. В ответ на серьёзное намерение Алёши в будущем жениться на ней девочка только смеётся. Тут же обращаясь к помещице Хохлаковой, она называет его маленьким мальчиком, сомневаясь, что Алёше стоит жениться только потому, что он вообразил, что ему это нужно. И в то же время Лиза с каждым разом всё больше уважает Алёшу за его серьёзность, что также препятствует развитию любви[21]. Она поддерживает его разговоры про возможную совместную жизнь и даже обещает разделять его убеждения и держать себя относительно него с полным благородством[22]. В последнее свидание девочка уже прямо говорит Алёше о том, что в силу его характера он совершенно не подходит ей в качестве мужа: «Вы в мужья не годитесь, я за вас выйду, и вдруг дам записку, чтобы снести тому, которого полюблю после вас. Вы возьмете и непременно отнесете, да ещё ответ принесете. И сорок лет вам придет, и вы все так же будете мои такие записки носить»[23][24][5]. В этой сцене также проявляется душевное смятение героини, так как она одновременно преследует практическую цель передать письмо Ивану Карамазову[12].

В отношениях с Алёшей проявляется и стремление Лизы причинять страдания окружающим. Её мучительные отношения со всеми, проявляющиеся даже в таких моментах, как избиение служанки, в отношении Алёши выявляются особенно ярко, как в её отвратительных саморазоблачениях, так и в намёках на отношения с Иваном. При этом её внутренний садизм после ухода Алёши оказывается направлен на саму героиню, в результате чего Лиза прищемляет себе палец[11]. Критиками было отмечено, что подобным образом Достоевский хотел подчеркнуть, что теперь Лиза находится в абсолютном плену у нечистой силы, как человек, вынесший себе приговор без права помилования: «Потому что я не люблю никого. Слышите, ни-ко-го!». По Зосиме, такие, не способные любить, люди обречены на адские муки[18].

Отношения с Иваном[править | править код]

Литературный критик Аким Волынский

Выбирая между двумя братьями, Лиза сознаёт, что к Алёше она не испытывает подлинного влечения, её чувство к нему сродни обожествлению, её восхищение и преклонение носят, скорее, неземной характер. Алёша в её глазах практически идеален, а потому прекрасен и далёк, как недостижимая мечта. Однако рядом с ним есть другой Карамазов — его старший брат Иван. Его сложность, загадочность и внутренние противоречия всё больше привлекают Лизу[22]. Несмотря на то, что в диалоге с Алёшей девочка заявляет: «Я вашего брата, Ивана Фёдоровича, не люблю», Алёша в этом отрицании уже начинает улавливать власть Ивана над Лизой[25].

Иван Карамазов приходит к Лизе по её приглашению, и Алёша понимает, что брат оказывает на девочку серьёзное влияние: после общения с ним в речи героини появляются его слова и выражения, а исповедуемые Иваном идеи перерабатываются её болезненным воображением[26]. Раздражённость и самомучительство Лизы частично вызваны стыдом героини из-за письма к Ивану, которое тот воспринял весьма холодно[27]. В сцене последнего свидания Алёши с Лизой младший Карамазов отмечает последствия влияния идей Ивана на Лизу. Девочка «страшно изменилась <…> похудела, во всем её существе, рядом с прежним простодушием, чувствуется озлобление». Эта Лиза уже не хочет быть счастливой, в мыслях её тянет к преступлениям[25]. Алёша понимает, что Иван воздействует на её душу, открывает в ней то, что ещё не успело открыться собственными силами[26]. Осознавая внутренний разлад и стремясь заглушить его, Лиза дочерна ущемляет свой пальчик[28]. В той же сцене, доведённая до исступления и содрогающаяся от своего поступка, Лиза просит Алёшу передать Ивану маленькое письмецо, просмотрев которое при Алёше, Иван равнодушно отметил, что Лиза уже предлагается[29]. Однако позже, в главе «Это он говорил», Иван просит прощения у Алёши за прошлое оскорбление Лизы, отмечая, что на самом деле девочка ему нравится: «Мне нравится Лиза. Я сказал тебе про неё что-то скверное. Я солгал, мне она нравится»[27].

Критики также отмечали, что истерический бунт Лизы, во время которого она отворачивается от Божьей гармонии[30], является своеобразной параллелью к бунту Ивана Карамазова, в силу чего тот как бы одобрил её историю про ананасный компот. Алёша при этом добавляет про Ивана, что тот на самом деле и сам может верить Лизе[31]. Бунт Лизы дополняет бунт Ивана, при этом, естественным образом, уступая ему по масштабу в силу молодости героини. Критиками отмечалось, что подобные параллели являются важнейшим художественным приёмом Достоевского[32]. Одновременно с этим сам образ Лизы в романе своими саморазоблачениями и предложениями стремится разрушить идею Ивана о невинности детей, так как преступления детей против детей не менее ужасны, чем преступления взрослых против детей[11].

Бесёнок[править | править код]

Беседа Алёши с Лизой в главе «Бесёнок» была названа главным эпизодом, демонстрирующим формирование психологического портрета Алёши и показывающим, как создаётся диалектическая модель человеческой души. До этой беседы Лиза в романе была представлена ребёнком с больной ногой, вынужденным находиться в инвалидном кресле, что подчёркивало несамостоятельность и отсутствие характера в персонаже. Однако в последней сцене она уже выздоровела и встала с кресла. Таким образом Достоевский подчеркивает перемены, произошедшие в героине и приведшие её к внутренней определённости и пониманию своего бытия[10].

По Достоевскому, нельзя однозначно и безапелляционно осуждать человека, ставшего жертвой своих тёмных, агрессивных начал. Такие личности, наоборот, заслуживают более внимательного подхода[33]. Характер Лизы представляет собой странное и страшное сочетание простодушия и злобности, стыдливости и бесстыдства, доброты и садизма. Всё вокруг периодически вызывает у неё отвращение. Ей хочется быть обманутой и истерзанной. Сама героиня явным образом выражает своё стремление к саморазрушению, заявляя: «Я хочу себя разрушать»[33]. Признание Лизы называлось самой впечатляющей исповедью «ночной души» человека в творчестве Достоевского после его Подпольного господина из повести «Записки из подполья». Несмотря на то, что это всего лишь мыслепреступление, обнажённость желаний и притязаний героини достигает предела, оставляя сильное впечатление[34].

Во время последней встречи с Алёшей особенно сильно проявляется желание Лизы Хохлаковой быть в центре внимания, свойственное её истерическому характеру[36]. Его видно в заявлении, что она теперь любит преступления и желает творить зло, при этом рассчитывая после совершения самого большого на земле греха, что все люди узнают об этом, «обступят её и будут показывать на неё пальцами»[33][37]. Лиза заворожена гибелью и хочет рассмеяться в ответ тем, кто её осудит, настаивая, что все вокруг тоже тайно влюблены во зло, например, в отцеубийство[37]. Ей кажется, что все вокруг теперь про себя любят Дмитрия Карамазова за то, что он убил отца, хотя и говорят, что это ужасно. Она сама прямо заявляет: «Я первая люблю»[38]. На замечание Алёши, что это характерно для детей, Лиза поясняет, что у неё нет детской наивности и непонимания последствий, её привлекает именно осознание адекватного выражения заложенного в ней самой зла. Своё желание творить его она мотивирует стремлением сделать так, «чтобы нигде ничего не осталось». Как отмечалось критиками, в этом проявляется идея Достоевского, что негативное начало человеческой души в своей сущности есть начало «ничто», тенденция к уничтожению всего существующего[39]. Алёша чувствует в Лизе, в том, что она злое принимает за доброе, некий внутренний беспорядок, который, однако, частично списывает на возможные последствия её прежней болезни[24]. Было высказано предположение, что воображаемые безнравственные поступки могут помочь Лизе научиться бороться со злом и, несмотря на изоляцию вследствие болезни, противодействовать плохому[36].

Болезненное желание зажечь дом и жажда беспорядка Лизы ярче всего раскрываются во сне. Девочка то находится на стороне Бога, то забавляется игрой с бесами. Французский философ Мишель Фуко называл подобное состояние человека — «ничто неразумия». Подобная душевная пустота и отсутствие духовного стержня личности могут привести к саморазрушению[12]. Предчувствуя это возможное саморазрушение, Лиза обращается за помощью к Алёше Карамазову, выявляя своё нездоровье путём исповеди[12]. Лиза рассказывает Алёше свой сон, в котором она видит чертей и бранит Бога, на что Карамазов отвечает, что такой же сон был и у него самого[35]. Таким образом, своей исповедью Лиза одновременно оказывает на него деструктивное воздействие[13]. Совпадение снов не может быть случайным; оно указывает на близость глубинной сущности собеседников. Исповедь Лизы в итоге раскрывает антиномичность Алёши — борьбу в нём полярных начал бытия, олицетворяемых образами Бога и дьявола. Оказывается, что он такой же человек, как и окружающие, несущий в душе своего Бога и своего дьявола[35].

В конце беседы Лиза выдаёт самое страшное признание в истории про ананасный компот[40][41]. Приходивший по её просьбе Иван, которому она рассказала эту же историю, одобрил болезненное ощущение наслаждения Лизы созерцанием распятого мальчика[13][41]. Критиками отмечалось, что для столь серьёзных и ответственных вопросов Достоевский уже не мог обойтись изображением только одного полюса моральной антиномии, поэтому после своего признания Лиза добавляет, что тряслась в слезах от этой истории, но одновременно не могла выбросить из головы ананасный компот. В одном чувстве героини оказываются сразу три разных слагаемых: «хорошо!» как полюс зла; «тряслась в слезах» как полюс добра; «ананасный компот» как символ отстранения и замыкания в себе[40]. При этом компот в данном случае выполняет роль некоторой защитной реакции на сильный стресс[13]. В связи с последним признанием Лизы отмечались частые негативные упоминания евреев в творчестве Достоевского. Происхождение этой истории Лизы могло быть вызвано «кровавыми наветами», в которые сам писатель до конца не верил, так как в них сомневается выразитель его мысли, Алёша Карамазов. Самым страшным же в этой исповеди, с философской точки зрения, оказался факт влияния этих наветов на девочку, создание некоей ложной памяти, в результате которой та готова стать детоубийцей[42].

С религиозной точки зрения самопознание Лизы характеризовалось как демоническое, так как девочка стремится разобраться в деструктивных или перверсивных фантазиях, ощущая себя в мире, не подлежащем искуплению. При этом демоническое предстаёт как комплексный феномен, согласно которому морально индифферентный целый мир допускает садистскую жестокость. В подобные взгляды укладывается отношение к себе как к существу, обречённому на боль и отверженность, и чувство отвращения к жажде боли и уничтожения в мире, где нет Бога. Фактически повторяется тезис Ивана Карамазова, что «всё позволено», но хуже этого тот факт, что от нечистой силы некуда бежать. Невозможно скрыться от собственного «я», запертого в клетке унижения и ненависти к себе. Эпизод предстаёт важным звеном в процессе прояснения природы демонического и способствует более глубокому прочтению истории Великого Инквизитора и кошмаров Ивана Карамазова. При этом осознанная правдивость Лизы и неспособность любить себя и окружающих, «являет собой наиболее явный пример могущества нечистой силы»[43].

В художественных средствах романа[править | править код]

С художественной стороны обращалось внимание на то, что вставные тексты, представляющие собой дневники, письма, записки и прочие включённые в состав произведения элементы «чужого» повествования, в «Братьях Карамазовых» необходимы для формирования событий рассказывания[44]. Вставные тексты романа стянуты к Алёше Карамазову, однако хронологически и тематически дистанцированы от обрамляющих их событий[45]. Так, в своём письме к Алёше Карамазову Лиза Хохлакова объясняется в любви и просит зайти к ней: «Алёша, только Вы непременно, непременно, непременно придите!». Хронологическая дистанция выражается тремя упоминаниями данного письма, разделёнными не связанными с ними событиями. Сначала Достоевский описывает вручение письма Алёше. После этого идут сцены встречи с Дмитрием, с отцом Паисием и молитвы, отделившие вручение письма от его прочтения. От обсуждения письма с Лизой сцена прочтения оказывается отделена поучениями Зосимы, посещением отца и школьниками. Тематическая дистанция возникает благодаря несоответствию сцены молитвы рядом с умирающим старцем и последующей сцены чтения любовного письма, а также подчёркнутой случайности появления и чтения письма: «вдруг его догнала служанка» с письмом, после чего Алёша «сунул его, почти не сознавая, в карман» и «вдруг случайно нащупал в кармане» во время молитвы[46]. Таким образом, письмо Лизы выполняет «ретардирующую функцию», останавливая продвижение событий или меняя направление их развития[47].

Было отмечено и частое использование Достоевским в «Братьях Карамазовых» художественного приёма подхватывания мысли одного персонажа другим, чтобы подчеркнуть её важность для автора. Так, Лиза Хохлакова используется писателем в романе, в частности, для того, чтобы поддерживать важные мысли матери. После сцены «надрыва в гостиной» Екатерина Хохлакова быстро и восторженно зашептала Алёше Карамазову: «Вы действовали прелестно, как анrел»; «Вы поступили как ангел, как ангел, я это тысячи тысяч раз повторить готова». Для усиления этой мысли и чтобы не дать исчезнуть высказыванию, Достоевский вводит два уточняющих вопроса Лизы, акцентирующих внимание на ангельской сущности Карамазова: «Мама, почему он поступил как ангел?» и к Алеше: «За что вы в ангелы попали?»[48].

При классификации языкового материала был выявлен ряд художественных доминант, которые вбирают в себя смыслы, заданные мифологической символикой. Так, устойчивой деталью портретных описаний у Достоевского являются чёрные глаза, синонимом которых иногда выступают тёмные глаза. Эта деталь нашла своё отражение в описании портрета Лизы Хохлаковой: «в её темных больших глазах с длинными ресницами»[49]. Слово «искажённый» семантически связано с доминантой «безобразие», означающей у Достоевского утрату образа и духовную смерть. Доминанта появляется в описании эмоций Лизы: «бледно-желтое лицо её вдруг исказилось, глаза загорелись»[50]. Наречия меры и степени «страшно» и «ужасно» выступают в качестве интенсификаторов семантики: «краснея ужасно и смеясь маленьким, счастливым смешком»[51]. В целой группе портретных описаний Достоевского встречается доминанта «огонь», представленная широким кругом лексики. При описании Лизы писатель также этим пользуется: «со сверкнувшими каким-то огоньком глазами»[52]. Доминанта «бесёнок» входит в важное семантическое поле «чёрт». Ею пользуется Иван при получении письма от Лизы: «А, это от того бесенка». Слово «бесёнок» появляется и в характеристике Алёши Иваном: «Так вот какой у тебя бесёнок в сердечке сидит»[53]. С «бесами» связано и употребление писателем слова «беспорядок», используемого Лизой в разговоре с Алёшей: «Полюбили беспорядок? — Ах, я хочу беспорядка»[54]. Отмечалась и важная роль молитв в художественном мире романов Достоевского. В «Братьях Карамазовых» Лиза пишет в письме Алёше: «я помолилась на образ богородицы, да и теперь молюсь и чуть не плачу»[55]. Кроме того, в романе было отмечено непрерывно дразнящее читателя слово «секрет», в котором скрыто что-то негативное, предостерегающее и интригующее. Достоевский многократно использует его в «Братьях Карамазовых», чтобы привлечь внимание. Так, Лиза Хохлакова пишет любовное письмо Алёше от всех секретно, хотя сама знает, насколько это нехорошо. Тем самым её секрет оказывается в руках у Алёши[56].

Прототип[править | править код]

Филолог Моисей Альтман полагает, что прототипом Лизы Хохлаковой послужила Валентина, дочка Людмилы Христофоровны Хохряковой, урождённой Рабиндер, в свою очередь послужившей прототипом для матери Лизы — помещицы Екатерины Осиповны Хохлаковой. К моменту знакомства с Достоевским, в 1876 году, Людмила Хохрякова уже дважды была замужем, лишилась второго мужа и жила с дочкой. Работала на телеграфной станции и сотрудничала в мелких периодических изданиях[8].

Возраст Лизы совпадает с возрастом Валентины на момент написания произведения. Обе девочки живут с матерью, оставшейся без мужа. Эпизод с посещением Хохлаковой с дочерью старца Зосимы в романе также основан на реальных событиях. Хохрякова сообщала, что в 1876 году посещала с дочерью игуменью Митрофанию[57]. Кроме того, по сообщению жены писателя, Анны Григорьевны, появившаяся однажды в «Дневнике писателя» история про двенадцатилетнюю девочку, которая убежала от матери, решив больше не ходить в школу, была написана Достоевским на основе реального случая с Валентиной, о котором сама госпожа Хохрякова рассказала писателю. При этом Достоевский прокомментировал поступок девочки следующим образом: «Мне, разумеется, возразят сейчас же: „Единичный случай, и просто потому, что девочка очень глупа“. Но я знаю наверно, что девочка очень неглупа. А главное, это вовсе не единичный случай»[58].

По мнению Владислава Бачинина, одним из прообразов исповеди Лизы могли послужить признания Клервиль, героини романа «Жюльетта» Маркиза де Сада: «Как я хочу, — говорит она, — найти такое преступление, воздействие которого не прекратилось бы и тогда, когда сама я действовать уже не смогу, так чтобы в моей жизни не было ни мгновения, даже во сне, когда бы я не была причиной какой-нибудь порчи, и чтобы эта порча ширилась-ширилась, ведя к всеобщему разврату, к смятению такому страшному, чтоб его следствия длились и за пределами моей жизни»[59].

Примечания[править | править код]

  1. Собрание сочинений. Т. 14, 1976, с. 55.
  2. 1 2 Ветловская, 2007, с. 205—206.
  3. 1 2 3 4 Ветловская, 2007, с. 205.
  4. Волынский, 2011, с. 351—353.
  5. 1 2 3 4 Уильямс, 2013, с. 99.
  6. Чирков, 1967, с. 293.
  7. 1 2 Ветловская, 2007, с. 206.
  8. 1 2 3 Альтман, 1975, с. 129.
  9. 1 2 Ветловская, 2007, с. 206—207.
  10. 1 2 Евлампиев, 2012, с. 502.
  11. 1 2 3 Пис, 2007, с. 34.
  12. 1 2 3 4 Гаричева, 2007, с. 366.
  13. 1 2 3 4 5 Гаричева, 2007, с. 367.
  14. Мелетинский, 2001, с. 12.
  15. Мелетинский, 2001, с. 170.
  16. Мелетинский, 2001, с. 178.
  17. Мелетинский, 2001, с. 179.
  18. 1 2 Уильямс, 2013, с. 101.
  19. Волынский, 2011, с. 352.
  20. 1 2 Волынский, 2011, с. 353.
  21. Волынский, 2011, с. 354.
  22. 1 2 Волынский, 2011, с. 355.
  23. Волынский, 2011, с. 358.
  24. 1 2 Гаричева, 2007, с. 372.
  25. 1 2 Волынский, 2011, с. 356.
  26. 1 2 Волынский, 2011, с. 357.
  27. 1 2 Розенблюм, 1981, с. 341.
  28. Волынский, 2011, с. 359.
  29. Волынский, 2011, с. 358—359.
  30. Мелетинский, 2001, с. 155.
  31. Мелетинский, 2001, с. 171.
  32. Мелетинский, 2001, с. 184—185.
  33. 1 2 3 Бачинин, 2001, с. 318.
  34. Бачинин, 2001, с. 318—319.
  35. 1 2 3 Евлампиев, 2012, с. 505.
  36. 1 2 Гаричева, 2007, с. 365.
  37. 1 2 Уильямс, 2013, с. 100.
  38. Чирков, 1967, с. 260.
  39. Евлампиев, 2012, с. 503.
  40. 1 2 3 Евлампиев, 2012, с. 504.
  41. 1 2 Розенблюм, 1981, с. 340.
  42. Кантор, 2010, с. 380—382.
  43. Уильямс, 2013, с. 101—102.
  44. Волкова, 2010, с. 33.
  45. Волкова, 2010, с. 35.
  46. Волкова, 2010, с. 35—36.
  47. Волкова, 2010, с. 37.
  48. Чижевский, 2010, с. 27—28.
  49. Сырица, 2007, с. 134.
  50. Сырица, 2007, с. 174.
  51. Сырица, 2007, с. 368—369.
  52. Сырица, 2007, с. 300—301.
  53. Сырица, 2007, с. 244—245.
  54. Сырица, 2007, с. 247.
  55. Сырица, 2007, с. 29.
  56. Голосовкер, 1963, с. 24—26.
  57. Альтман, 1975, с. 129—130.
  58. Альтман, 1975, с. 128—129.
  59. Бачинин, 2001, с. 319.

Литература[править | править код]

  • Альтман, М. С. Достоевский. По вехам имен. — Саратов: Издательство Саратовского университета, 1975. — 280 с.
  • Бачинин, В. А. Достоевский: метафизика преступления (Художественная феноменология русского протомодерна). — Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2001. — 412 с. — ISBN 5-288-02838-9.
  • Ветловская, В. Е. Роман Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». — Санкт-Петербург: Пушкинский Дом, 2007. — 640 с. — ISBN 978-5-91476-001-1.
  • Волкова, Т. Н. Вставной текст: композиционные и сюжетные функции («Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского и «Воскресение» Л. Н. Толстого) // Новый филологический вестник : журнал. — Москва: Издательство Ипполитова, 2010. — № 1. — С. 33—42.
  • Волынский, А. Л. Достоевский: философско-религиозные очерки. — Санкт-Петербург: Издательский дом «Леонардо», 2011. — 672 с. — ISBN 978-5-91962-011-2.
  • Гаричева, Е. А. Тема безумия в творчестве Достоевского и Полонского // Достоевский. Материалы и исследования / Н. Ф. Буданова, И. Д. Якубович. — Санкт-Петербург: Наука, 2007. — Т. 18. — С. 144—167. — 480 с. — 800 экз.
  • Голосовкер, Я. Э. Достоевский и Кант. — Москва: Издательство академии наук СССР, 1963. — 103 с.
  • Евлампиев, И. И. Философия человека в творчестве Ф. Достоевского (от ранних произведений к «Братьям Карамазовым»). — Санкт-Петербург: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2012. — 585 с. — ISBN 978-5-88812-548-9.
  • Кантор, В. К. «Судить Божью тварь». Пророческий пафос Достоевского: Очерки. — Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — 422 с. — ISBN 978-5-8243-1345-1.
  • Мелетинский, Е. М. Заметки о творчестве Достоевского. — Москва: Российский государственный гуманитарный университет, 2001. — 190 с. — ISBN 978-5-7281-0339-1.
  • Пис, Р. Правосудие и наказание: «Братья Карамазовы» // Роман Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: современное состояние изучения / под ред. Т. А. Касаткиной. — Москва: Наука, 2007. — С. 10—39. — 835 с.
  • Розенблюм, Л. М. Творческие дневники Достоевского. — Москва: Наука, 1981. — 368 с.
  • Сырица, Г. С. Поэтика портрета в романах Ф. М. Достоевского: Монография. — Москва: Гнозис, 2007. — 407 с. — ISBN 978-5-94244-011-4.
  • Уильямс, Р. Достоевский: язык, вера, повествование. — Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2013. — 295 с. — ISBN 978-5-8243-1556-1.
  • Чижевский, Д. И. Шиллер и «Братья Карамазовы» // Достоевский. Материалы и исследования / Н. Ф. Буданова. — Санкт-Петербург: Наука, 2010. — Т. 19. — С. 144—167. — 488 с. — 500 экз.
  • Чирков, Н. М. О стиле Достоевского. Проблематика, идеи, образы. — Москва: Наука, 1967. — 305 с.
  • Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах / под ред. Г. М. Фридлендера. — Ленинград: Наука, 1976. — Т. 14. — 624 с. — 200 000 экз.

Ссылки[править | править код]

  • Хохлакова Елизавета (Лиза, Lise). Сетевое издание «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества». Дата обращения: 12 августа 2016.